В преддверии единственного концерта в Израиле композитора и пианиста Кирилла Рихтера и его Richter Trio, Кирилл Рихтер дает интервью из своего дома в Швейцарии. Во время разговора выясняется, что у нас одинаковые взгляды на современную академическую музыку, на музыку электронную, на современное музыкальное образование и преподавание и на влияние музыки в целом. Предлагаю вам интервью с Кириллом Рихтером и предвкушаю его концерт в зале «Смоларш» Тель-Авивского университета 25 июля.
— Простите, — говорит Кирилл, не сразу ответив на звонок. — Я спал сегодня всего три часа, мы готовим новую пластинку — винил.
— Это ваш новый студийный альбом?
— Нет, это запись концерта, который я сыграл с оркестром в Берлинской филармонии в начале мая, я должен проверить запись перед выпуском.
— Ваш первый альбом «Chronos» вышел четыре года назад – в 2019-м году.
— Выпуск альбомов всегда чрезвычайно важен. Для нашего Richter Trio выпуск и подготовка альбомов — нечто очень серьезное. Прошедшие четыре года были более, чем насыщенны. Прошли премьеры моих сочинений. «Реквием» все еще не окончен, но его пред-премьера уже состоялась в Швейцарии. Я написал много инструментальных пьес, работы для кино, музыку для балета. В 2022 году, когда началась война и мир буквально перевернулся, я написал цикл «Вавилонские песни» на семи языках — об изгнанниках, о тех людях, которые лишены своего дома, покинули его по тем или иным причинам. Начинается цикл с текста псалма «На берегах рек Вавилонских мы сидели и плакали — как же мы можем петь песни свои вдали от дома?». В этом году прошла еще одна премьера — «Семь возрастов человека» по произведениям Уильяма Шекспира. Семь стадий возраста человека, семь пьес для трио и балет, который поставил Марко Гёке.
— Марко Гёке очень любят в Израиль, он к нам часто приезжает, либо со своей группой, либо с другими, в качестве приглашенного хореографа. Гёке часто отталкивается от тех или иных литературных произведений. А вы, когда обращаетесь к литературным источникам в вашем творчестве, что превалирует для вас — актуальные темы или фантазии, реальность или вымышленный мир?
— Я не драматизирую время. Я размышляю не только о Хроносе — суть уходящее, всепожирающее время. Есть ведь еще и Кайрос (Кайро́с (др.-греч. Καιρός «благоприятный момент» — древнегреческий бог счастливого мгновения, удачи, благоприятного стечения обстоятельств – М.Х.), который может ухватить удачу за хвост, и его тоже нужно услышать и понять.
А шекспировские «Семь возрастов человека» («Seven ages of a man» из пьесы «Как вам это понравится» — «As You Like It»), я сократил до «Семи возрастов», потому что для меня важна в первую очередь цикличность жизни.
— Именно в пьесе «Как вам это понравится» звучат знаменитые строки
Мир — театр;
В нём женщины, мужчины, все — актёры;
У каждого есть вход и выход свой,
И человек один и тот же роли
Различные играет в пьесе, где
Семь действий есть.
«Мир – театр»… Эта метафора уходит в древние времена, это одна из культурных констант, культурной код еще с времен античности. Каковы ваши культурные коды?
— Я рос на научной фантастике, был всегда окружен книгами, и сейчас считаю, что научная фантастика это не досужее рассуждение о будущем, это и есть наше будущее, в чем мы сейчас убеждаемся.
Я всегда концентрируюсь на человеке, и при этом зачастую черпаю вдохновение в литературных источниках, заимствую названия из научно-фантастических новелл. К примеру, у меня есть сюита «Вера наших отцов», первая ее часть — увертюра, вторая так и называется – «Вера наших отцов», третья – «Пепел и снег», и четвертая – «После этой войны другой не будет»- это один из знаменитых рассказов Роберта Шекли. И потом — «Приди ко мне не в зимней белизне» — как книга Роджера Желязны и Харлана Эллисона.
— Ваши культурные коды — это некое предвидение? Ваша музыка, когда я ее слушаю, мне кажется неким предчувствием, а не только инструментальным описанием настоящего момента.
— Для меня это скорее интуитивное ощущение. Честно говоря, все, что происходит сейчас с миром, я «слышал» в своем воображении. Мне не хочется брать на себя роль поэта-пророка, но ведь у Пушкина есть сочинение «Пророк», и я иногда я ощущаю похожие болезненные ощущения. Эти ощущения я пытался передать в «Реквиеме», в котором пытался отразить историю не только России, но и других стран.
— Вы будете играть отрывки «Русского реквиема» в Тель-Авиве?
— Нет, это оркестровая пьеса, она посвящена моему прадеду, который был узником ГУЛАГа, и который, к сожалению, не выжил. Он вернулся из лагеря, и в тот же день умер. Я вижу этот маятник истории, вижу множество аналогий, но все времена по-своему разные. Я говорю так: сначала рыдаю я, потом рыдают музыканты, а потом уже очередь зрителей.
— Вы для меня ни в коем случае не ассоциируетесь с поэтом-пророком, скорее с ученым-исследователем. И одним из результатов вашего труда является создание Richter Trio В музыке вашего трио отчетливо улавливается, что музыканты являются соавторами, со-создателями музыки. Насколько музыканты вашего трио вовлечены в творческий процесс? Как вы их выпестовали?
— На первых этапах это был обратный процесс — я равнялся на них, старался понять, насколько я должен вырасти до их уровня академических музыкантов. Оба мои коллеги — академические музыканты, которые долго учились. Август Крепак закончил две консерватории — Московскую и консерваторию Осло по классу виолончели, он также является одним из солистов оркестра барокко Pratum Integrum, играл в ансамбле Gnessin Baroque, последние годы много занимался барочной музыкой.
Скрипачка Алена Зиновьева – аспирантка консерватории, лауреат премии Захара Брона.
Наша встреча — это случайное стечение обстоятельств. Когда мы встретились, я писал свой первый саундтрек, музыку к кинофильму. Гонорар мне вообще не заплатили, но мне было безумно интересно, я делал это из чистой любви.
Тогда же я написал токкату для скрипки, которая, кстати, прозвучит на концерте в Тель-Авиве. И примерно тогда же я понял, что надо перестроить работу моего мозга и пересмотреть отношение к логике — после того, как за один год подготовился к Кембриджскому экзамену по английскому языку.
Я полностью перестроил свое мышление композитора-пианиста в логику струнных инструментов, это было очень непросто. Когда Алена пришла записывать эту токкату, никто ее не знал — ни я, ни Август, пригласивший ее, благодаря хорошей рекомендации. А с Августом мы познакомились в одном из прекрасных тогда «свободных пространств», оно называлось «Циферблат» — сейчас их все закрыли. Тогда же возникла и осуществилась прекрасная идея Ивана Митина о местах, которые стали называться «антикафе», куда музыканты приходили играть и знакомиться, там проходили концерты современной и барочной музыки. Там была абсолютно свободная атмосфера, стояло фортепиано, и можно было без всякого осуждения играть свою музыку. «Циферблат» был прекрасным местом, где я давал свои первые скромные концерты. Там мы познакомились с Августом, и там я стал потихоньку набирать аудиторию. Помню, что сначала приходило десять человек друзей, потом пятьдесят знакомых, а на последнем моем концерте в «Циферблате» люди сидели буквально на шкафах, потому что не было места. И тогда я понял, что надо что-то делать, выходить на большую сцену — это был 2016-й год.
Мне повезло встретиться и с Августом и с Аленой, решившей меня поддержать: она сама писала музыку и понимала, что означает любая поддержка для начинающего композитора. Она в меня поверила, и надеюсь, что не зря, потому что мы до сих пор вместе и выступали в такие прекрасных залах, как Берлинская филармония; как Альберт-Холл в Лондоне. Инструментальная музыка, которая собирает публику в такие залы, стоит того, чтоб за нее побороться. Мою музыку называют минималистичной экспрессивной музыкой, но ее минимализм означает ясность и выразительность. Музыка — это история, такая же, как литература или поэзия; это история, переведенная на музыкальный язык.
— А где живете сейчас вы, Август и Алена?
Август сейчас в Норвегии, Алена — частично в Турции, частично в Москве — ей пришлось вернуться в связи с определенными обстоятельствами, а я в Швейцарии, моя студия находится в старом доме, недалеко от Кура, места, где родился художник Гигер (Ганс Рудольф Гигер прославился созданием образа инопланетного чудовища для триллера Ридли Скотта «Чужой», эта работа в 1980 году принесла Гигеру премию Американской киноакадемии “Оскар” за визуальные эффекты – М.Х.).
— Вы чувствуете себя человеком мира?
— Наверное. Во всяком случае, сегодня мне так сказала мама по телефону: «Ты — человек мира». Я вспоминаю то время, когда я был ребенком в маленьком военном городке, и очень хорошо запомнил, как я думал «I don’t belong this place», хотя никто ничего мне об этом не говорил.
— Рассказывая о своей музыке, вы часто используете слово «логика», может потому, что по первому образованию вы физик. Музыка не существует без логики, недаром столько математиков и физиков, и лучший тому пример — Альберт Эйнштейн, любили играть на скрипке. И еще вы произнесли фразу «Увидеть музыку», то есть почувствовать ее как-то иначе. Что подводит к следующему вопросу: в мае 2019 года вы дали совместный концерт вместе с AI — искусственным интеллектом, в рамках масштабной компании Adidas Originals. Mubert. Развиваете ли вы это направление в своей концертной деятельности — коллаборации с AI, выстроенном строго логично и думающем иначе, чем homo sapiens?
— Меня это очень заботит сейчас, вы правы. Я не хочу раскрывать все карты, потому что это очень серьезная работа с энергиями, с концентрацией, но вспоминая тот концерт, я должен сказать, что это был чистый эксперимент с AI. Это была подготовленная заранее, записанная, сгенерированная искусственным интеллектом пьеса, с которой мы выступали. Не могу сказать, что это было стопроцентным сотворчеством, но сейчас меня интересует чистый диалог с AI, и скорее всего, я начну этот диалог, хотя, честно говоря, я не верю пока в программное обеспечение, в soft, который не сам я обучил. Пока все то, что я видел и слышал, похоже на так называемую стоковую музыку, а мне интересно концептуальное общение, потому мне как раз больше подходит чат GPT, когда ты можешь задавать вопросы, можешь «кормить» его информацией, вести уважительную беседу, просить проводить аналогии.
— При этом, в ваших интервью вы все время подчеркиваете, что вам важен человек, его чувства, эмоции. Какие эмоции у искусственного интеллекта? AI – это информация и логика.
— Вы сами заметили, что мне присуща строгая логика, и я ее использую, но только во время механической работы — оркестровка, работа с нотами, редактура, монтаж и т.д. Если я изначально не чувствую живого дыхания материала, я с ним не работаю. Чувственное, на грани подсознательного, быть может, это и есть попытка найти магию реальной жизни, когда ты работаешь до такого изнеможения с инструментом, что в момент импровизации уже теряешь страх чистого листа. Потом ты слушаешь и думаешь — что за чушь я записал вчера?! Но вот с этой крупицей, пожалуй, можно поработать. Чувства очень тяжело достаются, и в каком-то смысле логическое мышление — это наш враг. Я очень благодарен работе своего мозга, но воспринимаю его как нечто отдельное. Мне приходится его обыгрывать.
— Вы пытаетесь обойти в музыке , в композиции встроенные в наши гены схемы мышления?
— Мы всегда хотим следовать накатанной колее; делать то, что мы уже умеем хорошо делать, и для того, чтобы все время вытягивать себя из комфортной зоны, ты должен создавать себе условия дискомфорта. Странно так поступать с собой, но такова профессия композитора. Вот кто-то говорит: «У меня мурашки». А что такое мурашки? Это же физиологическая реакция. Если у меня нет физиологической реакции на музыку, я с ней не работаю, считаю, что она слабая. Поэтому, возвращаясь к теме искусственного интеллекта, у меня есть надежда или ощущение, что у AI появятся эмоции — поначалу как имитации, а потом как что-то самостоятельное. Я сейчас пишу музыкальную пьесу о живой машине. В моем сценарии машина пробуждается в пост-апокалиптическом мире. Она анализирует все атомы во вселенной, начинает процесс изучения мира, и когда она понимает, что проанализировала все, что могла, обращается к самой себе. И тогда она начинает творить, а в моем нарративе — творить музыку.
Я еще не знаю, какая точно там будет музыка, но эта должна быть музыка, которую раньше никогда не слышали, как будто бы машина использовала человеческий оркестр, как мы используем электронный soft. И когда машина создает эту музыку, она задает себе вопрос — а кто создал меня? И начинает поиск создателя. Находит она его или нет, я не знаю, но это история божественного откровения, это история создателя и существа созданного. Но, как я уже говорил, мне всегда были интересны фантастические рассказы, в том числе и в разрезе религиозного восприятия. Что-то там не чисто в прошлых временах, что-то там кто-то кому-то сказал, или кому-то помог, не знаю… Так мне думается.
— Вы утверждаете, что вы в первую очередь композитор, а потом уже исполнитель. Когда композитор сочиняет, он импровизирует. Есть ли в ваших инструментальных концертах импровизационная часть, или это полностью отрепетированная программа?
— Я не противник, но и не сторонник использования в концертах импровизации. Объясню просто: импровизация это работа в лаборатории, это исследовательский процесс. Я могу написать для некоторых инструментов improvisatore — партию импровизации, но она будет срежиссирована. Может, это гиперконтроль, но я считаю, музыка должна точнее влиять на чувства, соответствовать задаче, задуманной автором.
Я помню, как семилетним мальчиком случайно услышал музыку Филипа Гласса, в России это было практически невозможно. Показывали фильм «Койянискаци» (первый фильм документальной трилогии Годфри Реджио, к которому Гласс написал саундтрек — Koyaanisqatsi; Жизнь, выведенная из равновесия – М.Х.). Я тогда думал, что Койянискаци это фамилия какого-то японского композитора, и только когда мне было уже 20 лет, понял, что в фильме звучит музыка Филипа Гласса. Его музыка подействовала на все мои чувства. Для меня само существование значит быть окруженным миром звуков, сочетание которых приводит к рождению музыки.
— У вас два академических образования, но не музыкальных. И все-таки музыка победила…
— Да, у меня два высших образования (Институт ядерной физики МИФИ и Британская высшая школа дизайна — М.Х.). Я хотел заниматься наукой, исследованиями. Но всё это время я играл и сочинял музыку. Музыка — как любовь, как цветок, пробившийся сквозь асфальт.
Для меня сочинение музыки сродни научным, лабораторным исследованиям. Я — перфекционист. Всё, что я делаю — я делаю для того, чтобы нарратив музыки стал мощнее. Если бы я был классическим пианистом, получил бы принятое образование, что означает муштру с малых лет, то возможно, писал бы иную музыку. Работа над техникой даёт огромные преимущества, уровень нынешних пианистов-вундеркиндов неизмеримо велик, но я к этому не стремлюсь. Я, в первую очередь — композитор.
— Мне уже очень хочется услышать вашу музыку. Я помню ваше выступление в Тель-Авиве несколько лет назад, еще до пандемии, в другом зале и с другой программой, и желаю вам огромной удачи и в этот раз.
Кирилл Рихтер & Richter Trio
Тель-Авив, 25 июля, вторник, Тель-Авивский университет, аудиториум «Смоларш», 21:00
Кирилл Рихтер – фортепиано
Август Крепак – виолончель
Алена Зиновьева – скрипка
Продолжительность концерта – 1 час 30 минут
Сбор гостей — 20:00
Начало концерта — 21:00
Страница мероприятия
Заказ билетов на сайте организатора
или в кассе Браво
Текст – © Маша Хинич. Фотографии и видео предоставлены менеджментом Кирилла Рихтера
